Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li

лёгкий лиственный аромат с едва различимой лекарственной ноткой. Сюаньминь стоял у круглого резного деревянного стола, на котором лежал бумажный Цзян Шинин без сознания, каменный жёрнов, выкопанный в поместье Лю, и тонкий квадратный тканевый узел, стоял полный чистой воды медный таз и чайный набор из селадона[35]. На ручке чайника было выгравировано четыре слова: «Обиталище “Возвращения на облака”».

С первого взгляда ясно, что это верхняя комната некоего постоялого двора.

«Обиталище “Возвращения на облака”»…

Сюэ Сянь сновал по улицам некоторое время и встречал дома «Первый из сильнейших»[36], которые любили посещать кабинетные учёные, и дома «Широкий исток», что предпочитали торговцы, обычным делом были и «Грядущая радость», «Благосклонная удача». Именовались они в большинстве своём крайне благоприятно, и поселиться на постоялом дворе с названием вроде «Обиталища “Возвращения на облака”», что звучит в духе «Желаю тебе отправиться на небо», мог, вероятно, только человек, чей мозг выклевали куры.

Очевидно, Святоша был именно из таких — с выклеванными мозгами.

Сюэ Сянь как раз увидел, как Сюаньминь тщательно моет руки в медном тазе. И нельзя не отметить, что пальцы этого Святоши выглядели действительно красиво — длинные и тонкие, белокожие; когда они сгибались, выступали идеально прямые сухожилия. Этот Святоша как будто от рождения не знал, что такое беспокойство, он всё делал размеренно и даже руки мыл с той спокойной торжественностью, что присуща медитативному чтению канонических книг.

На этом Сюэ Сянь не выдержал:

— Ты так моешь руки, будто собираешься провожать кого-то в последний путь.

Сюаньминь опустил на него взгляд, отвечая:

— Так и есть, собираюсь.

— Кого?

Сюаньминь сказал равнодушно:

— Госпожу Сюй.

— Госпожу Сюй?

Из каменного жёрнова послышался тихий вздох:

— Благодарю за беспокойство, учитель.

Если это не старшая госпожа Лю, то кто ещё.

Сюэ Сянь поднял лишённое всякого выражения лицо:

— Как долго я… кхм, спал? Ты даже успел выяснить родовое имя старшей госпожи?

Изначально он собирался сказать «Как долго я был без сознания?», но то, что он упал в обморок от ярости, совсем не делало ему чести, потому, дабы спасти своё драконье лицо, он в последний момент исправился на «спал».

Сюаньминь стряхнул воду с рук, взял лежащее сбоку белое полотенце и, тщательно вытираясь, ответил:

— Ты был без сознания пять шичэней[37], уже ночь.

Сюэ Сянь не нашёл слов. И как такую гробовую доску, что настойчиво пинает других в больное место, ещё не сбросили в городской ров?

Он был чрезвычайно возмущён и временно закрыл рот, не желая продолжать разговор с этим Святошей. Что за сволочь, что и поговорить не умеет!

Сюаньминь же не стал обращать на него внимания, а положил полотенце, в несколько движений развязал тот тонкий квадратный узел и достал из него небольшую стопку жёлтой бумаги и кисть.

Возле медного таза стояло блюдце с подготовленными чернилами. Сюаньминь разложил лист бумаги, окунул кисть в чернила и написал несколько слов:

«Госпожа Сюй из семьи Лю

Год бининь[38], двадцать третий день седьмого месяца»

Затем Сюаньминь достал из тканевого узла палочку благовоний, трижды сложил лист жёлтой бумаги с написанным на нём родовым именем старшей госпожи Лю, зажёг его от свечи и положил на каменный жёрнов. Огонь поглощал тонкую бумагу на удивление медленно, а поверхность каменного жёрнова быстро почернела, словно её укрыл слой бумажного пепла.

Сюаньминь неспешно перекатил в пальцах палочку благовоний, позволяя горящей бумаге поджечь её кончик.

— Ты проводишь упокоение души? — Сюэ Сянь сдерживался какое-то время, но в итоге всё равно заговорил.

Он видел только обычный метод упокоения души, известный как «Семь Будд»: скопище приглашённых святош собирались в круг, их лбы ярко отражали свет на всю комнату. Разбившись на две группы, они по очереди день и ночь беспрестанно, обратившись лицом к гробу, читали каноны Перерождения — читали полных семь дней и семь ночей. Сюэ Сянь проследил не за тем человеком и по неосторожности зашёл в дом, где как раз проводили похороны. Он в отчаянии слушал, как эта куча святош, не останавливаясь ни на минуту, гудела у него над ухом семь дней, от таких чтений голова готова была взорваться, и он желал только тотчас же повеситься на том самом гробу.

С тех пор стоило ему увидеть буддийского монаха, как его голова начинала разрываться от боли.

Он боялся, что Сюаньминь тоже собирается гудеть семь дней и семь ночей, и если это действительно так, лучше уж он немедленно выпрыгнет из окна — и разом решит все проблемы.

Сюаньминь перекатил палочку благовоний в руках, и тонкая струйка зеленоватого дыма взвилась вокруг каменного жёрнова, источая лёгкий аромат сандала.

— Вымыть руки, записать имя, воскурить благовония, прочитать сутру, чтобы отправить блуждающую душу в новую жизнь.

Он и впрямь собирался читать сутры!

Сюэ Сянь без лишних слов стал вылезать из мешочка.

Сюаньминь бросил на него взгляд:

— И что ты намереваешься делать?

— Больше нет смысла жить, выпрыгну из окна.

Сюаньминь ничего не сказал.

На самом деле Сюэ Сянь не мог выпрыгнуть из окна, самое большее — он свалился с пояса Сюаньминя, упав на круглый резной стол. Едва он добрался до края, собираясь рывком отправиться на пол, как Сюаньминь поймал его пальцами и вернул на прежнее место на столе.

Этот Святоша был крайне разборчивым, совсем не как истинные буддийские монахи. Это становилось ясно по его обычному поведению и превосходной комнате, в которой он остановился.

Неизвестно, что на него нашло, но сейчас он смотрел на следы от многократного складывания на теле Сюэ Сяня с неудовольствием. Он бесцеремонно разгладил Сюэ Сяня подушечками пальцев, затем взял совсем не лёгкое каменное пресс-папье и придавил Сюэ Сяня.

Пресс-папье — узкий прямоугольный брусок — было размером в половину ладони. Сверху из-под него выглядывала голова Сюэ Сяня, снизу — две тонкие ноги, а слева и справа едва показывались лапы.

Сюэ Сянь пытался сопротивляться, но, не считая того, что приподнял кончики лап, остался неподвижен, как гора.

Сюэ Сянь: «Да чтоб тебя!»

Сюаньминь больше не смотрел на него, сосредоточившись на воскуривании благовоний.

Когда палочка стала догорать, Сюаньминь тихо прочёл фразу из священного писания и замолчал — это, видимо, и было то, что он назвал чтением сутры. И это в корне отличалось от представлений Сюэ Сяня.

В итоге бумага и благовония догорели почти одновременно, и когда последние багряно-красные искры внезапно погасли, Сюаньминь несколько раз стукнул пальцами по каменному жёрнову, к которому три года была прикована старшая госпожа Лю.

Послышался повторяющийся треск,